ЗАГОВОРЫ

В прошлом веке ученые в России обстоятельно изучали древние традиции дохристианской (ведической) Руси. Было проведено множество экспедиций в глубинку, результаты печатались в солидных научных изданиях. Мы приводим только незначительную часть этого материала с тем, чтобы читатель получил хотя бы некоторое представление о традициях наших предков, о наших традициях. В прошлом веке профессор М. Забылин с огорчением писал: «… сейчас мало говорят об обычаях и образе жизни наших предков, почему бытовая сторона нашего народа в своем прошлом почти утеряна для нас». Он пытался исправить положение и издал в 1880 году книгу «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия». Бесценная книга! Бесценная для тех, кто хочет понять свои корни, свой народ, свою основу. Эта книга, как и то из нее, что мы приводим ниже, не адресована практикам. Изучаемые учеными заговоры, гадания и другие обычаи, часть из которых приводится здесь, имеют дохристианское происхождение. Но за сочувствие язычеству по царскому указу полагалась смертная казнь. Своих богов человек мог называть только шепотом и то оглядываясь. Поэтому в текстах для печати фигурируют христианские святые. Церковь пристегнула Иоанна Крестителя к Купале и получила праздник Ивана Купалы, заменила Небесную Мать-Рожаницу на Богоматерь, Богородицу и т. д. Обо всем этом мы весьма убедительно писали выше, поэтому нет смысла повторяться. Отметим только одно — обращения к христианским святым (в тексте они выделены полужирным текстом) были добавлены в заговоры под страхом смерти. Сами же заговоры существовали задолго до крещения Руси.

ЗАГОВОРЫ ОТ ИСТЕЧЕНИЯ КРОВИ

1. Знахарь крепко сжимает указательным и большим пальцем рану и произносит до трех раз, отплевываясь после каждого раза в правую сторону: «Дерн дерись, земля крепись, а ты, кровь, у раба (имя рек) уймись», или же говорит так: «На море Океане, на острове на Буяне, девица красным шелком шила; шить не стала, руда (кровь) перестала». Эти слова тоже говорятся три раза, не переводя духа, а иначе кровотечение может усилиться.

2. Чтобы не шла кровь из раны. При порубе или при других случаях, когда кровотечение считается опасным, три раза наговаривают шепотом следующие слова и после каждого раза на рану сплевывают:

Лягу благословясь, стану перекрестясь; выйду из дверей в двери, из ворот в ворота; погляжу в чистое поле, едет из чистаго поля богатырь, везет вострую саблю на плече, сечет и рубит он по мертвому телу, не тече ни кровь, ни руда из энтова мертвого тела.

3.Заговор от крови.Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.Доселева было при Агарян царе, небо медно и земля железна и не дала плоду от себя. Как утихнулись и ужахнулись реки и ручьи и малые источники, так бы утихнулась у раба Божия Н. кровь горячая и щепота, и ломота, в много пособляешь всем моим словом, как ключ небо, а замок земля,аминь, аминь, аминь.

4.Заговор от пореза. На море на Океане, на острове на Буяне лежит горючь камень Алатырь, на том камне, Алатыре, сидит красная девица, швея мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, руда желтую, зашивает раны кровавыя. Заговариваю я раба (такого-то) от порезу. Булат прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань.

5.От истечения крови. В Мещовском уезде над обрезанным или порубленным местом знахари говорят три раза: «Летит ворон чрез Черное море, несет нитку шелковинку; ты нитка оборвись, а ты кровь уймись». После того каждый раз дуют на порезанное место.

6.Заговорить кровь. Фу ты, Боже мой! ни крови, ни раны, чистая рана, ни синей опухоли. Ни ножом не секлося, ни топором, никаким инструментом, и нет у раба Божия (имя рек) ни щипоты, ни ломоты, ни синей опухоли».

7.Чтобы не шла кровь из раны. Конь млад, человек стар. Ты, руда, стань, более не капь ураба Божия(имя рек).

8.Чтобы не шла кровь из раны. Баба шла по дороге, собаку вела за собой; баба пала, собака пропала; руда стань, больше не кань.

9.Если какой-либо человек посечет что-нибудь у себя, то заговаривают кровь или шршоту. Стану я,раб Божий(имя рек), благословясь, пойду перекрестясь из избы дверьми, из двора воротами, в чистое поле за воротами. В чистом поле стоит свят окиан-камень, на святом окиан-камне сидит красная девица с шелковой ниткой, рану зашивает, щип унимает и кровь заговаривает у раба Божия (имя рек), и чтобы не было ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли, тем моим добрым словом ключ и замок отныне до веку, аминь.

ЗАГОВОРЫ ОТ ТОСКИ

1. Заговор от тоски. На море на Кияне, на острове на Буяне, на полой поляне, под дубом мокрецким сидит раб Божий (имя) тоскуя, кручинится в тоске неведомой и в грусти недознаемой, в кручине недосказанной. Идут 8 старцев со старцем незванных, непрошенных; гой ты, еси раб Божий (имя), со утра до вечера кручинный ты, что, по что сидишь такой на полой поляне, на острове Буяне, на море Кияне! И рече раб Божий (имя) 8 старцам со старцем: нашла беда среди околицы, залегла во ретиво сердце; щемит, болит головушка, не мил свет ясный, постыла вся родушка. Воззовиши всем старцем со старцем грозным грозно, начали ломать тоску, бросать тоску за околицу, кидма кидалась тоска, от востока до запада, от реки до моря, от дороги до перепутья, от села до погоста; нигде тоску не приняли, нигде тоску не укрыли; кинулась на остров на Буян, на море на Окиан, под дуб мокрецкой. Заговариваю я раба (имя) от наносной тоски, по сей день, по сей час, по сию минуту, слово мое никто не превозможет не аером, ни духом.

2. Заговор матери от тоски по родному сыну. Разрыдалась я родная, раба (такая-то), в высоком тереме родительском с красной утренней зари во чисто поле глядючи, на закат ненагляднаго дитятки, своего яснаго солнышка (такого то). Досидела я до поздней вечерней ночи, до сырой росы, в тоске, в беде. Не взмилилось мне крушить себя, а придумалось мне заговорить тоску лютую, гробовую. Пошла я во чисто поле, взяла чашу брачную, вынула свечу обручальную, достала платъ венчальный, почерпнула воды из загорнаго студенца; стала я среди леса дремучаго, очертилась чертою прозорочною, и возговорила зычным голосом: Заговариваю я своего ненагляднаго дитятку (такого-то) над чашею брачною, над свежею водою, над платом венчальным, над свечею обручального. Умываю я своего дитятку во чистое личико, утираю платом венчальным его уста сахарные, очи ясные, чело думное, ланиты красныя, освещаю свечею обручального его становой кафтан, его осанку соболиную, его подпоясь узорчатую, его коты шитые, его кудри русые, его лицо молодецкое, его поступь борзую. Будь ты, мое дитятко наглядное, светлее солнышка яснаго, милее вешняго дня, светлее ключевой воды, белее яраго воска, крепче камня горючаго Алатыря. Отвожу я от тебя: черта страшнаго, отгоняю вихоря бурнаго, отдаляю от лешаго одноглазаго, от чужаго домоваго, от злаго водянаго, от ведьмы Киевской, от злой сестры ея Муромской, от моргуньи русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучаго змея огненнаго, отмахиваю от ворона вещаго, от вороны кар куньи, защищаю от кащея ядуна, от хитраго чернокнижника, от заговорнаго кудесника, от яраго волхва, от слепаго знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи в пути и дороженьке, во сне и на яву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасныя, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорания. А придет час твой смертный и ты вспомяни, мое дитятко, про нашу любовь ласковую, про наш хлеб-соль роскошный; обернись на родину славную, ударь ей челом седмерижды семь, распростись с родными и кровными, припади к сырой земле и засни сном сладким, непробудным. А будь мое слово сильнее воды, выше горы, тяжелее золота, крепче горючаго камня Алатыря, могучее богатыря. А кто вздумает моего дитятко обморочить и узорочить, и тому скрыться за горы Ара — ратския, в бездны преисподния, в смолу кипучую, в жар палючий. А будут его чары, морочанье его — не в морочание, узорочание его — не в узорочание.

3. Заговор матери в наносной тоске своей дитятки. На море на Океане, на острове на Буяне, на полой поляне, под дубом мокрецким, сидит девица красная, а сама-то тоскуется, а сама-то кручинится, во тоске неведомой, во грусти недознаемой, во кручине недосказанной; идут семь старцев со старцем, незванных, непрошенных. Гой, ты еси девица юная, со утра до вечера кручинная! Ты что, по что сидишь на полой поляне, на острове на Буяне, на море на Океане? И рече девица семи старцам со старцем: нашла беда среди околицы, залегла во ретиво сердце, щемит, болит головушка, не мил и свет ясный, постыла вся родушка. Возопиша семь старцев со старцем грозным-грозно, учали ломать тоску за околицу; кидма кидалась тоска от востока до запада, от реки до моря, от реки до перепутья, от села до погоста, и нигде тоску не укрыли; кинулась тоска на остров на Буян, на море на Окиан, под дуб мокрецкой. Заговариваю я родная матушка (такую-то) свою ненаглядную дитятку (такую-то) от наносной тоски по сей день, по сей час по сию миниту. Слово мое никто не превозможет ни аером, ни духом.

4. Заговор красной девицы от тоски. От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, от пути до перепутья, пролегала путь-дороженька, всем дорогам старшая и большая, по той дорожке шлидщери Иродовы, несли во руках пруты ивовы, а шли они в мир кости сушить, тело знобить, недугами мучить. От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, на путях и перепутьях выростала травушка со муравушкой, на той травушке со муравушкой сидела тоска со кручиной, а сидели они да подумывали: как бы людей крушить, сердца щемить, света не возлюбить.

От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, среди белокаменной Москвы стоит терем боярский, в том тереме боярском сидит во тоске красная девица по незнаемой беде.

Вы,дщери Иродовы, не ходите по пути по дороженьке на мир кости знобить, тело сушить, людей мучить, а идите вы во чисто поле на травушку со муравушкой, что на ту травушку, где сидит тоска со кручиной, и велите вы тоске со кручиной, чтобы они изгнали из ретива сердца красной девицы, у раба (такой-то), наносную тоску, а не покорится вам тоска, ино вы учините бить во пруты ивовы. Заговариваю сим моим заговором крепко на крепко; а кто мой заговор возодолеет, и ему провалиться сквозь тар-тарары.

1. Заговор от пищалей и стрел. За дальними горами есть Окиан-море железное, на том море есть столб медный, на том столбе медном есть пастух чугунный, а стоит на столбе от земли до неба, от востока до запада, завещает и заповедывает тот пастух своим детям: Железу, укладу, булату красному и синему, стали, меди, проволок, свинцу, олову, сребру, золоту, каменьям, пищалям и стрелам, борцам и кулачньм бойцам, большой завет: Подите вы железо, каменья и свинец в свою мать землю от раба (такого-то), а дерево к берегу, а перья в птицу, а птицу в небо, а клей в рыбу, а рыба в мэре, сокройтесь от раба (такого-то), а велит он ножу, топору, рогатине, кинжалу, пищалям, стрелам, борцам быть тихим и смирным. А велит он не давать выстреливать на меня всякому ратоборцу из пищали, а велит схватить у луков тетивы и бросить стрелы в землю. А будет мое тело крепче камня, тверже булату, платье и колпак крепче панцыря и колчуги. Замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под бел-горючь камень Алатырь. А как у замков смычи крепки, так мои словеса крепки.

2. Заговор от ратных орудий. Летел орел из-за Хвалынскаго моря, разбросал кремни и кремницы по крутым берегам, кинул громовую стрелу во сыру землю. И как отродилась от кремня и кремницы искра, от громовой стрелы-полымя, и как выходила грозная туча, и как проливал сильный дождь, что им покорились и поклонились селитра, порох смирным смирнехонько. Как дождь воды не пробил, так бы меня (такого-то) и моего коня искры и пули не пробивали, тело мое было бы крепче белаго камня. И как от воды камни отпрядывают и пузыри отскакивают, так бы от ратных орудий прядали от меня стрелы и порох-селитра. Слово мое крепко!

3. Заговора от пуль свинцовых, ждных, камэнных. В высоком терему в понизовском, за рекою Волгою, стоит красная девица, стоит, покращается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовыя, в левой медныя, а в ногах каменныя. Ты, красная девица, отбери ружья: турецкия, татарския, немецкия, черкесския, мордовския, всяких языков и супостатов, заколоти ты своею невидимою рукою ружья вражия. Будет ли стрелять из ружья, и их пули были бы не в пули; а пошли ты эти пули во сыру землю, во чисто поле. А был бы я на войне невредим, и мой конь был бы цел и невредим; а была бы моя одежда крепче панцыря. Замыкаю мои приговорныя словеса замком; и ключ кидаю в Окиан-море под горючь камень Алатырь. Как морю не усыхать, камня не видать, ключей не доставать, так меня пулям не убивать до моего живота по конец века.

4. Заговор на железо, уклад, сталь, медь. Мать сыра земля, ты мать всякому железу, а ты железо поди в свою матерь землю, а ты древо, поди в свою матерь древо, а вы перья подите в свою матерь птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а рыба поплыви в море; а мне бы рабу (такому-то) было бы просторно по всей земле. Железо, уклад, сталь, медь на меня не ходите бороться ушми и боками. Как мятелица не может прямо летать, так бы всем вам немочно ни прямо, ни тяжело падать на меня и моего коня и приставать ко мне и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так бы железо, уклад, сталь и медь вертелись бы крутом меня, а в меня не попадали. А тело бы мое было от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог.

5. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Выкатило красное солнышко из-за моря Хвалынскаго, выходил месяц из-под синя неба, собирались облака из далека, собирались сизы птицы во град каменный, а в том граде каменном породила меня мать родная (такая-то), а рожая, приговаривала: будь ты мое дитятко цел и невредим, от пушек, пищалей, стрел, борцов, кулачных бойцов: бойцам тебя не требовать, ратным орудиям не побивать, рогатиною и копнем не колоть, топором и бердышем не сечь, обухом тебя бить — не убить, ножем не уязвить, старожилым людям в обман не вводить, молодым парням ничем не вредить, а быть тебе перед ним соколом, а им дроздами. А будь твое тело крепче камня, рубаха крепче желъза, грудь крепче камня Алатыря; а будь ты: в доме добрым отцом, во поле молодцом, в рати удальцом, в миру на любованье, на брачном пиру без малаго ухищренья, с отцем с матерью во миру, с женою во ладу, с детьми во согласии. Заговариваю я свой заговор матерним заповеданьем; а быть ему во всем, как указано, во веки ненарушимо. Рать могуча, мое сердце ретиво, мой заговор всему — превозмог.

6. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Выхожу я во чистое поле, сажусь на зеленый лугъ, во зеленом лугу есть зелья могучия, а в них сила видима-невидимая. Срываю три былинки: белыя, черныя, красныя. Красную былинку метать буду за Окиан-море, на остров на Буян, под меч кладенец; черную былинку покачу под чернаго ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а во гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырскаго; белую былинку заткну за пояс узорчатый, а в поясе узорчатом зашитъ, завитъ колчан с каленой стрелой, с дедовской, татарской. Красная былинка притащит мне меч кладенец, черная былинка достанет уздечку бранную, белая былинка откроет колчан с каменной стрелой. С тем мечем отобью силу чужеземную, с той уздечкой обратаю коня яраго, с тем колчаном, со каленой стрелой, разобью врага супостата. Заговариваю я ратнаого человека (такого то) на войну с сим заговором. Мой заговор крепок, как камень Алатырь.

7. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Под морем под Хвалынским стоит медный дом, а в том медном доме закован змей огненный, а под змеем огненным лежит семипудовый ключ от княжева терема Володишрова, а во княжем тереме Володишровом сокрыта сбруя богатырская, богатырей Ноугородских, соратников молодеческих. По Волге широкой, по крутьм берегам, плывет лебедь княжая со двора княжева. Поймаю я ту лебедь, поймаю я ту лебедь, поймаю, схватаю. Ты, лебедь, полети к морю Хвалынскому, заклюй змея огненнаго, достань ключ семипудовой, что ключ от княжева терема, терема Володимирова. Не моим крыльям долетать до моря Хвалынскаго, не моей мочи расклевать змия огненнаго, не моим ногам дотащить семипудовый ключ. Есть на море на Окиане, на острове на Буяне ворон, всем воронам старший брат; он долетит до моря до Хвалынскаго, заклюет змея огненнаго, притащит ключ семипудовый; а ворон посажен злою ведьмою Киевскою. Во лесу стоячем, во сыром бору стоит избушка, ни шитая, ни крытая, а в избушке живет злая ведьма Киевская. Пойду ль я в лес стоячий, в бор дремучий, взойдуль я в избушку ко злой ведьме Киевской. Ты, злая ведьма Киевская: вели своему ворону слетать под море Хвалынское, в медном доме заклевать змея огненнаго, достать семипудовый ключ. Заупрямилась, закорачилась злая ведьма Киевская о своем вороне. Не моей старости бродить до моря до Окиана, до острова до Буяна, до чернаго ворона. Прикажи ты моим словом заповедным достать ворону тот семипудовой ключ. Разбил ворон медный дом, заклевал змея огненнаго, достал семипудовой ключ. Отпираю я тем ключем княжой терем Володимиров, достаю сбрую богатырскую, богатырей Ноугородских, соратников молодеческих. В той сбруе не убьют меня ни пищали, ни стрелы, ни бойцы, ни борцы, ни казанская, ни татарская рать. Заговариваю я раба (такого-то) ратнаго человека, идущаго на войну сим моим крепким заговором. Чур слову конец, моему делу венец!

8. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. На море на Окиане, на острове на Буяне сидит добрый молодец, по неволе заточен. К тебе я прихожу, добрый молодец, с топорищем. Выдают меня родные братья во княжью рать, одинокаго, неженатаго, а во княжей рати мне по добру не жити. Заговори меня своим мододеческим словом. Рад бы стоять в поли за тебя горькаго сиротину, да крепка моя неволя, да горька моя истома. Заговариваю я раба (такого-то) идти на войну во всем потому, как заповедал мне родной отец. А будешь ты ратным человеком, ино будь сбереженъ: от топора, от бердыша, от пищали, от татарской пики, от краснаго булата, от борца, единоборца, от бойца врага-супостата, от всей поганой, татарской силы, от казанской рати, от литовских богатырей, от черных Божиих людей, от бабьих зазор, от хитрой немочи, от всех недугов. И будетъ тебе топор не в топор, бердыш не в бердыш, пищаль не в пищаль, татарская пика не в пику, поганая татарская сила не в силу, казанская рать не в рать, черные Божие люди не в люди, бабки зазоры не в зазоры, богатыри не в богатыри, недуги не в недуги. Кручусь, верчусь от топоров, бердышей, пищалей, пик, бойцов, борцов, татарской силы, казанской рати, черных Божьих людей. Отмахнусь по сей век, по сей час, по сей день.

9. Заговор ратнаго человека, цдущго на войну. Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной водой, утрусь сырой землей, завалюсь за каменной стеной, Кремлевской. Ты, стена Кремлевская! бей врагов супостатов, дюжих татар, злых татарченков, а был бы я из нея цел, невредим. Лягу я поздно, вечерней зарей, на сырой заре, во стану ратном; а в стану ратном есть могучи богатыри княжей породы, из дальних стран, со ратной русской земли. Вы богатыри могучи, перебейте татар, полоните всю татарскую землю; а я был бы из-за вас цел и невредим. Иду я во кровавую рать татарскую, бью врагов и супостатов; а был бы я цел и невредим. Вы, раны тяжелыя; не болите; вы раны бойцов меня не губите, вы пищали меня не десятерите, а был бы я цел и невредим. Заговариваю я (раба такого-то) ратнаго человека, идущаго на войну, сим моим крепким заговором. Чур слову конец, моему делу венец!

10. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Завяжу я раб (такой-то), по пяти узлов всякому стрельцу немирному, неверному на пищалях, луках и всяком ратном орудии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замените все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратныя оружия. И стрельцы бы из пищалей не били, стрелы бы их до меня не долетали, все ратныя оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча, сила могуча змеиная сокрыта, от змия двунадесять главаго, того змия страшнаго, что прилетел со Окиан-моря, со острова Буяна, со меднаго дома, того змия, что убитъ двунадесятью богатырями под двунадесятью дубами; в моих узлах зашиты моей мачихою змеиныя головы. Заговариваю я раба (такого-то) ратнаго человека, идущего на войну моим крепким заговором, крепко накрепко.

1. Заговор молодца на любовь красной девицы. На море на Окиане, на острове на Буяне лежит тоска; бьется тоска, убивается тоска, с доски в воду, из воды в полымя, из полымя выбегал сатанина, кричит: «Павушка Романея, беги поскорее, дуй раб (такой-то) в губы, в зубы, в ея кости и пакости, в ея тело белое, в ея сердце ретивое, в ея печень черную, чтобы раба (такая-то) тосковала всякий час, всякую минуту, по полудням, по полуночам; ела бы не заела, пила бы не запила, спала бы, не заспала, а все бы тосковала, чтоб я ей был лучше чужаго молодца, лучше роднова отца, лучше родной матери, лучше роду племени. Замыкаю свой заговор семьюде-сятьюсемью замками, семьюдесятьюсемью цепями, бросаю ключи в Окиан море, под бел горюч камень Алатырь. Кто мудреней меня взыщется, кто перетаскает песок из всего моря, тот отгонит тоску.

2. Заговор для любви. Исполнена еси земля давности. Как на море, на Окиане на острове на Буяне есть горючь камень Алатырь, на том камне устроена огнепалимая баня; в той бане лежит разжигаемая доска, на той доске тридцать три тоски. Мечутся тоски, кидаются тоски и бросаются тоски из стены в стену, из утла в угол, от пола до потолка, оттуда чрез все пути и дороги и перепутья, воздухом и аером. Мечитесь тоски, киньтесь тоски в буйную ея голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретиво сердце, в ея ум и разум, в волю и хотенье, во все ея тело белое, и во всю кровь горячую, и во все кости, и во все суставы, в 70 суставов, полусуставов и подсуставов; и во все ея жилы, в 70 жил, полужил и поджилков, чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала во всяк день, во всяк час, во всякое время; нигде б пробыть не могла, как рыба без воды. Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути и дороги, и перепутья с трепетом, туженьем, с плачем и рыданьем, зело спешно шла бы и рыдала и пробыть без того ни минуты не могла. Думала б об нем не задумала, спала б не заспала, ела бы не заела, пила б не запила и не боялась бы ничего, чтоб он ей казался милее свету белаго, милее солнца пресветлаго, милее луны прекрасный, милее всех, и даже милее сна своего во всякое на молоду, под полнъ, на перекрое и на исходе месяца. Сие слово есть утверждение и укрепление, им же утверждается и укрепляется, и замыкается. Аще ли кто от человек, кроме меня, покусится отмыкать страх сей, то буди, яко червь в свинце ореховом. И ничем, ни пером, ни воздухом, ни бурею, ни водою дело сие не отмыкается.

3. Заговор пошбовного молодца на лкбовь красной девииц. За морем, за Хвалынским, во медном городе, во железном тереме сидит добрый молодец, заточен во неволе, закован в семьдесятсемь цепей, за семьдесятсемь дверей, а двери заперты семьюдесятью замками, семьюдесятью крюками. Никто добра молодца из неволи не ослобонитъ, никто добра молодца до сыта не накормить, до пьяна не напоит. Приходила к нему родная матушка (такая-то) во слезах горючих, поила молодца сытой медовой, кормила молодца белоснеговой крупой, а кормивши молодца сама приговаривала: не скакать бы молодцу по чисту полю, не искать бы молодцу чужой добычи, не свыкаться бы молодцу с буйными ветрами, не радоваться бы молодцу на рать могучу, не пускать бы молодцу калену стрелу по поднебесью, не стрелять бы во белых лебедей, что лебедей княжиих, не доставать бы молодцу меч кладенец врага-супостата; а жить бы молодцу во терему родительском, со отцем, со матерью, с родом-племенем. Уж как возговорит добрый молодец: не чисто поле меня сгубило, не буйны ветры занесли на чужую добычу, не каленой стрелой доставал я белых лебедей, не мечем-кладенцем хотел я достать врагов-супостатев, а сгубила молодца воля молодецкая, во княжем терему над девицей красной (такой-то). Заговариваю я, родная матушка (такая-то) полюбовнаго молодца (такого-то) на любовь красной девицы (такой-то). Вы ветры буйные, распорите ея белу грудь, откройте ея ретиво сердце, навейте тоску со кручиною; чтобы она тосковала и горевала: чтобы он ей был милее своего лица, светлее яснаго дня, краше роду племени, приветливее отца с матерью; чтобы он казался во сне и на яву, в день и полдень, в ночь и полночь; чтобы он ей был во пригожество красное, во любовь залучную; чтобы она плакала и рыдала по нем, и без него бы радости не видала, утех не находила. Кто камень Алатырь изгложет, тот мой заговор превозможет. Моему слову конец на любовь красной девицы (такой-то).

4. Заговор на любовь. На море на Окиане есть бел горючъ (светящийся) камень Алатырь, никем неведомой, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца, выпускаю я силу могучу (на такую-то) красную девицу; сажаю я силу могучу во все суставы, полусуставы, во все кости и полукости, во все жилы и полужилы, в ея очи ясны, в ее щеки румяны, в ея белу грудь, в ея ретиво сердце, в утробу, в ея руки и ноги. Будь ты, сила могуча в (такой-то) красной девице неисходно; а жги ты, сила могуча, ея кровь горючую, ея сердце кипучее на любовь к (такому-то) полюбовному молодцу. А была бы красная девица (такая-то) во всем послушна полюбовному молодцу (такому-то), на всю его жизнь. Ничем бы красна девица не могла отговориться ни заговором, ни приговором, и не мог бы ни стар человек, ни млад отговорить ее своим словом. Слово мое крепко, как бел горючъ камень Алатырь. Кто из моря всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучу не увлечь.

5. Как приворотить девку. Наговор на прянике. Истопи баню жарко и войди в нее; когда взопреешь, возьми чистую тряпицу, сотри пот и выжми тряпицу на пряник. Когда станешь пот стирать, тогда глаголи трижды сей заговор:

На море на Окиане, на острове на Буяне, стояло древо; на том древе сидело семьдесятъ, как одна птица; эти птицы щипали вети (ветви), эти вети бросали на землю; эти вети подбирали бесы и приносили к Сатане Сатановичу. Уж ты худ бес! кланяюсь я тебе и поклоняюсь, — сослужи мне службу и сделай дружбу: зажги сердце (имя рек) по мне (имя рек) и зажги все печенья и легкое, и все суставы по мне (имя рек), буди мое слово крепко, крепче трех булатов во веки! (Вели пряник съесть).

6. Заговор на лкбовь девушки. Лягу я, раб Божий (имя рек) помолясь и встану перекрестясь, и пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле, под чистыя звезды, под лунь (луну) Господень. И лежат три дороги: и не пойду, ни на право, ни на лево; пойду по середней дороге, и та дорога лежит через темный лес. В темном лесу стоит древо тоски; тоскует и горюет тоска, печалится и поселяю я ту тоску в рабу Божию (имя рек); взойди в ея белое тело и в ретиво сердце, и в русыя косы, в кровь горячую — в руду кипучую, чтобы она по рабе Божием (имя рек) тосковала, и все бы она обо мне думала; в питье бы она не запивала, в естве бы она не заедала, во сне бы она не засыпала и завсегда бы она меня, раба Божия, на уме держала. Как солнцу и месяцу помехи нет, так бы и моему заговору помехи не было. Аминь, аминь, аминь.

7. Слова присушить девицу. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Стану, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, выйду в чистое поле, в широкое раздолье; навстречу мне, среди чистаго поля и широкаго раздолья семь десять буйных ветров, семьдесятъ вихоров и семьдесятъ ветрович и семьдесят вихорович. Пошли они на святую Русь зеленаго лесу ломать, и на поле из корени вон воротить, и пещеры каменныя разжигать. И тут, я, раб Божий (имя рек) помолюсь ими поклонюсь: о вы, есте 70 буйных ветров, 70 вихров, и 70 ветрович и 70 вихорович. Не ходите вы на святую Русь, зеленаго лесу ломать, из корней вон воротить и пещеры каменныя разжигать, подьте вы, разожгите у рабы Божией (имя рек) белое тело, ретивое сердце, памятную думу, черную печень, горячую кровь, жилы и суставы, и всю ей, чтобы она раба Божия (имя рек) не могла бы ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, ни слова говорить, ни речи творить без меня раба Божия, (имя рек). Как меня она, раба Божия (имя рек) увидитъ, или глас мой услышитъ, то бы радовалось ей (ея) белое тело, ретивое сердце, памятная дума, черная печень, горячая кровь, кости и жилы, и все у ней суставы веселились. И как вдет народ Божия владычнаго праздника Светлаго Христова Воскресения я звону колокольного, так бы она, раба Божия (имярек), дожидалась: на который день она мена не увидит, или гласа моего не услышит, так бы она сохла, как кошеная трава с поля; как не может быть рыба без воды, так бы не могла бы быть она без меня, раба Божия (имя рек). Тем моим словам и речам ключевыя слова, аминь, аминь, аминь.

8. На присушение. Господи Иисусе З^ристе, Сыне Божий, помилуй нас, аминь.

На Русской и на Немецкой земле есть огненный царь, высушил реки и озера, и мелкия источины, и как в нынешних ветрах (высушилъ) так бы сохла раба Божия Н. по рабу Божию Н. двадцати четырех часу денных и ночных, на новом месяце и на перекроъ месяце, и во вся меженны (промежуточные) дни; и не могла бы ни жить и ни быть, ни есть раба Божия Н., без меня раба Божия Н.: в семидесяти суставах и в семидесяти жилах, в подпятное жилие и в подколенном жилие, и в пространной жиле, в… и везде бы сохло и болело, по мне, рабе Божием Н. Еще есть в чистом поле стоит Феоклист, да все высохло; днем на солнце, а ночью при месяце и при частых звездах, и при частых дождиках в семидесяти суставах, и в семидесяти жилах, и в подколенном жилье, и в пространной жиле, в… и везде бы сохло у рабы Божией Н. Двадцать четыре часу ночных и дневных, на утренней заръ, на вечерней заре, на новце месяце и на ветхи месяце, и на перекрой месяце, во вся меженные дни, не могла бы она, раба Божия Н., без меня, р. Б. Н. ни жить, ни быть. Есть в чистом поле, печь медная, накладено дров дубовых, как от тех дров дубовых сколь жарко разгорается, и так бы разгоралось у рабы Б. Н., по мне рабу Б. Н., 24 часу денных и ночных, на новце месяце и на ветху месяце, во вся меженные дни, не могла бы она р. Б. без меня ни жить и ни быть. Всем моим словам ключ и замок, аминь, аминь, аминь.

Трижды плюнь, а говорить на соль, или на пиво, или на пряник, или на вино.

9. Присушить девку. Выйду я на улицу, на Божий свет, посмотрю в чисто поле. В чистом поле есть 77 медных, светлых каленных печей, на 77 на медных, на светлых каленых печах по 77 яги-бабъ, у тех у 77 ягм-бабь есть по 77 дочерей, у тех у 77 дочерей есть по 77 клук и по 77 метелъ. Помолюся и покорюся я, р. Б. Н., этим яги-бабовьм дочерям: «ой еси! вы яга-бабовы дочери, присудите в прилуците рабу Б. Н. к рабу Б. Н., метлами следы запашите, клуками заклучите, бейте, убивайте подпятную жилу, бейте убивайте подколенную жилу, бейте убивайте корекористый дуб, бейте убивайте медны калены печи. Коль горят пылко и жарко медныя печи, так же бы раба Б. (имя рек) пеклась и калилась во всякое время, во всяк час, утра рано, вечера поздно, о середки дня, о полуноци, о утренней заре и на вечерней, на нову и на ветху месяцу, и на перекрое месяц; не могла бы она р. Б. Н. ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, во сне не засыпала, в питии не запивала, во еде не заедала, с добрыми людьми во беседы не засиживала, все меня, р. Б. Н., на уме держала; и казался бы я, р. Б. Н., светлее месяца, краснее красна солнышка, любе отца, матери, толще и матерей всего миру кр«^ирнаго. Ветры ветроцки, буйны вихроцки, спущу я с вами свои слова, свою статию, на свою сторону, где ее найдете, тут ее возьмите, на широкой улице, во мшаной хоромине, во дверях, воротицках.

10. На разжение сердца у девиц. Стану я не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дворами, из двора не воротами, в чисто поле. В том поле есть Окиан-море, в том море есть Алатырь камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: Ой еси, ты змея! не жги, не пали меня, полетай под восточну сторону, в высок терем, в новый пкой (покой), пухову перину, Щелкову подушку, к девице Н., разожги и распали у той девицы белое тело, ретивое сердце, черную печень, горячую кровь, все подпятныя и занокотныя жилы; чтобы она, девица Н., не могла ни жить, ни быть, часу часовать и минуты миновать; по утру вставала — обо мне бы вздыхала, пошла ко мне бы Н., величала, ни с кем бы она думы не думала, мысел не мыслила, плоду не плодила, плодовых речей не говорила, ни с отцем бы, ни с матерью, ни с родом, ни с племенем, кроме меня, р. Б. Н., все бы она, девица Н., со мной, р. Б. Н., думу думала, мысли мыслила, плод плодила, плодовыя мысли говорила, на ветку и на нову месяцу, и на перекрой месяцу. Будьте те мои слова, недоговорены, переговорены, все сполна говорены, ключ сим словом в зубы, замок — в рот.

11. На разжение девичьго сердца. Встану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами, в чистое поле, погляжу и посмотрю под восточную сторону; под восточной стороной стоят есть три печи. Печка медна, печка железна, печка кирпична. Как он разожглись распалились от неба до земли, разжигаются небо и земля и вся подвселенная, так бы разжигало у р. Б. (имя рек) к рабу Божию (имя рек) легкое и печень, и кровь горячу, не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, ни спать, ни лежать, все на ум — в меня держать. Недоговорены, переговорены, прострелите мои слова, пуще востраго ножа и рысьяго когтя.

12. Слова, тоску напустить, присушить девок. Четыре зарницы, четыре сестрицы: первая Марья, вторая Марфа, третья Марина, четвертая Макрида; подьте вы, сымайте тоску и великую печаль с гостей, с властей, со кручинных, но тюремных людей, солдатов-новобранцев и с малых младенцев, которые титьку сосали и от матерей осталися; наложите ту тоску и телесную сухоту, великую печаль, на рабу Божию (имя рек), чтобы она, раба Божия (имя рек), без меня, раба Божия (имя рек), не могла бы она ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне рабе Божием (имя рек) тосковать; тем словам и речам ключенныя слова, аминь, аминь, аминь.

13. Слова — тоску напускать. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами, выйду в чистое поле; в чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске лежит тоска. Я той тоски, раб Божий (имя рек), помолюся и поклонюся: о, сия тоска, не ходи ко мне, рабу Божию (имя рек), поди тоска, навались на красную девицу, в ясныя очи, в черные брови, в ретивое сердце, разожги у ней, рабы божией (имя рек), ретивое сердце, кровь горячую по мне, рабе Божием (имя рек), не могла бы ни жить, ни быть. Вся моя кръпость, аминь, аминь.

14. Навести тоску. Встану я, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле, стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: «куда полетела огненная стрела?» «Во темные леса, в зыбучия болота, во сырое корень е!» «О ты, огненна стрела! воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имя рек), полетай ей в ретиво сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарныя уста, в ясныя очи, в черныя брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, при вихре-холоде. На прибылых днях и на убылых днях, отнынъ и до века».

15. Присушать девок (наговор на пишу и питье). Держитца, сохнет, прочь не отходит. Как малый младенец от матери прочь не отходит, держится, сохнет по всякий час и на всякое время, как косяк косяка держитца, прочь не отходит, так бы держалась раба Божия (имя рек) крепко и плотно прочь от меня, раба Божия (имя рек), не отходила, держалась и сохла крепко; как двери от ободверины не отходят, держатся крепко, как печная доска от печи прочь не отходит, так бы не отходила раба Божия (имя рек) от меня, раба Божия (имя рек), сохла, горела, прочь не отходила во всякий час, во всякое время. Стану я, раб Божия (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, выйду на широкую улицу, пойду в чистое поле, в чистом поле красное солнце греет и огревает сыроматерую землю; от краснаго солнца сохнет и обсыхает роса медвяная, так бы сохло и обсыхало ретивое сердце у рабы Божией (имя рек) по мне рабе Божием (имя рек). Как красное солнце огревает сыроматерую землю, щепитца и колитца, и сохнет, как хмель вьетца и тянетца по сыроматерой земли, так бы вялось и тянулось ретивое сердце по мне, рабе Божием (имя рек) на всякой час, на всякое время. Пойду я раб Божий по зарю Марью, по зарю Маремьянию, ко Господню престолу, на Господнем престоле мати Мария и Маремьяния: приду я к тебе, рабе Божий (имя рек), низко помолюся и поклонюся, как на тебе нетленныя ризы держатся, так бы держалась раба Божия (имя рек). Пойду я, раб Божий (имя рек), подлесинье: есть в море ковыль щука, без воды не может ни жить, ни быть, ни дня, ни ночи, ни малой час. Поди, та тоска, в семьдесятъ жил, в семьдесятъ составов, во становыя в две жилы, и в едину в попятную, и спиновую жилу. Тем моим словам ключ и замок. Брошу замок в морскую пучину, тем моим словам ключа не бывать и того замка не отпирать. Аминь, аминь, аминь.

16. Наговор на присушение. Как раб Божий Н. любит рабу Божию Н., так чтобы и раба Божия Н., не могла без него ни жить, ни пить, ни ись, и любила, и почитала его лучше отца и матери, белаго месяца и краснаго ясна солнышка, веки по веки, отныне до веку, аминь.

17. Для присухи (мужчины). Из светлаго веника берется пруток, который кладут на пороге двери, в которую пройдет тот, для кого назначена присуха. Как только перешагнут через прут, то (прут) убирается (положившими его) в такое место, где его никто не мог бы видеть. Потом прут берут и кладут в жарко натопленной бане на полок, приговаривая:

18. «Как сохнет этот прут, пускай сохнет по мне раб Божий такой-то». Старинное заклинание на лкбовь. Стану отрок (имя рек) не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверми, из двора не воротами, и пойду в чисто поле. В чистом поле стоит и три, и два и один: бес Сава, бес колдун, бес Асаулъ, и я сойдусь поближе, отрок (имя рек), и поклонюсь пониже а… (вырвано несколько слов). Вы тридевять бесов три, два и один бес Сава, бес Колдун и бес Асаулъ, и как вы служили Ироду царю, и так послужите мне, отроку (имя рек), пойдите по городам и по уездамъ, и по деревням, избирайте тоску и сухоту, со зверей и с птицы и с рыбы и со всакаго звания людей, и снесите ту тоску и сухоту в отроковицу (имя рек), в ясный очи, в черныя брови, в румяное лице, в сахарныя уста, в горячую кровь, в черную печень, в тридевять жил и в одну жилу, во становую, в подпятную… (оторвано), чтобы отроковица (имя рек) не могла бы ни жить, ни быть, ни день по солнцу, ночью по месяцу. Как младенец без матернаго молока жить не может, так бы жила отроковица (имя рек); без воды жить не может ни днем, ни ночью, ни в которую пору. Есть в чистом поле, стоит дуб сорочинской и под тем дубом сорочинским есть тридевять отроковиц, из-под того дуба сорочинского выходит Яга-баба и пожигает тридевять саженъ дубовых дров и коль жарко, и коль ярко разгоралось тридевять сажень дубовых дров и столь жарко… (вырвано) разгоралась отроковица (имя рек), разгорались ясныя очи и черныя брови, и румяное лицо, сахарныя уста, ретивое сердце и горячая кровь, черная печень, семдесятъ жил и семдесатъ суставов и семдесатъ один сустав, чтобы отроковица (имя рек) без отрока (имя рек) не могла бы с себя тоски и сухоты снять, в парной бане паритца, не могла бы в чистом поле разгулятца и пресным молоком нахлебатца, ни сном отоспатца, в беседи не отсидетца. И тем моимъ словам ключ в замок, и замок замкну, и снесу замок в Окиян-море под Латырь камень.

19. На разажжене сердца у девицы. Встану не благословясь, пойду не перекрестясь в чистое поле. В чистом поле стоит тернов куст; а в том кусту сидит толстая баба, сатанина угодница. Поклонюсь я тебе, толстой бабе, сатаниной угоднице и отступлюсь от отца, и от матеря, от роду и племени. Поди, толстая баба, разожги у красной девицы сердце по мне, рабе (имя рек).

20. Напустить тоску парню (по девице). Пойти в баню, после паренья стать на тот веник, которым парились, и говорить: Выйду из парной байны, стану своим белым бумажным телом на шелков веник; дуну и плюну в четыре ветра буйных. Попрошу из чиста поля четырех братьев, — четыре птицы востроносы и долгоносы, окованы носы. Лети из чистаго поля белый кречет, вострый нож и востро копье; садись белый кречет рабу Божию (имя рек) на белы груди, на ретиво сердце, реж же его белы груди тем же вострым ножем, коли же его ретиво сердце тем же вострым копьем; вынимай из его ретива сердца, из черной печени, и из всей крови горячей еще тоску и кручину. Полети белый кречет, понеси белый кречет, всю тоску и кручину, на воду не опусти, на землю не урони, на стуже не позноби, на ветре не посуши, на солнце не повянь; донеси всю тоску-кручину, всю сухоту, чахоту и юноту велику до раба Божия (имя рек), где бы его завидеть, где бы его заслышать, хошь бы в чистом поле, хошь бы при разстанье великом, хошь бы при путях-дорогах, хошь бы в парной байне, хошь бы в светлой светлице, хошь бы за столами дубовыми, хошь бы за скатертями перчатными, хошь бы за кушаньями сахарными, хошь при мягкой постели, при высоком сголовье, хошь при крепком сну. Садись белый кречет на рабу Божию (имя рек), на белы груди, на ретиво сердце, режь его белы груди, тем же вострым ножем, коли его ретиво сердце тем же вострым копьем, клади в его белы груди, в ретиво сердце, в кровь кипучую всю тоску кручину, всю сухоту, всю чахоту, всю вяноту великую во всю силу его могучую, в хоть и плоть его в семдесять семь жил, в семдесят семь суставов, в становой его сустав, во всю буйную голову, в лицо его белое, в брови черныя, в уста сахарныя, во всю красоту молодецкую. Рабе бы Божий (имя рек) чах бы чахотой, сох сухотой, вял вялотой, в день по солнцу, в ночь по месяцу на полну и на ветху, в перекрой месяцу, во все межные дни, в утречнни и вечерни зори, на всякий час и минуту. Как май месяц мается, так бы раб Божий (имя рек) за рабой Божией ходил да маялся. Не мог бы ее ходить и переходить, никаким словом обходить, век по веки, и раб Божий (имя рек) по рабе Божией (имя рек) не мог бы ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни на новцу, ни на полну, ни на ветху, ни на перекрой месяца, во все межны дни. Как май месяц мается, так же бы раб Божий (имя рек) за рабой Божией (имя рек) ходил и маялся, и не мог бы он ее ни коим словом ходить и переходить, и не мог бы без ее ни пить, ни есть, ни жить, ни быть. Эти мои наговорны слова, которы договорены, которы переговорены, которы назади остались, — берите мои слова вострее востраго ножа, вострее копья, вострей сабли, ярей ключевой воды. И этим моим наговорным словом заключенныя слова ключ и замок, ключ щуке, замок в зубы, — щука в море. Ныне и присно, и во веки веков, аминь.

21. На лкщскую любовь (чтобы приобрести общую любовь). Стану я раб Божий по утру, благословясь и перекрестясь; выйду я в чистое поле, погляжу на все четыре стороны: на восточной стороне стоит святая церковь. Как на эту церковь смотрят и зарятся, так бы на раба Божия смотрели и зарились старыя старушки, старые старики, маленькие ребята, красныя девицы, молодыя молодицы, смотрели и зарились на раба Бония (имя рек), будьте слова мои крепки и емки, как ключи подземельные, аминь.

Это заклинание употребляется для привлечения любви, как девушек, так и всех вообще людей.

ОСТУДНЫЕ, ПРОТИВУЛЮБОВНЫЕ ЗАГОВОРЫ

1. На остуду между молодцом и девицей. Как мать быстра река Волга течет, как пески со песками споласкиваются, как кусты со кустами свиваются, так бы раб (такой-то) не водился с рабой (такой-то) ни в плоть, ни в любовь, ни в юность, ни ярость; как в темной темнице и в клевнице, есть нежить простоволоса, и долговолоса, и глаза выпучивши; так бы раба (такая-то) казалась ему (такому-то) простоволосой и долговолосой и глаза выпучивши; как у кошки с собакой, у собаки с россомахой, так бы и у раба (такого-то) с рабой (такой-то) не было согласия ни днем, ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни в набедок. Слово мое крепко.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

1 заговора

ЗАГОВОРЫ

Читайте также

Заговоры

Лечебные заговоры

ПОСЛЕДНИЕ ЗАГОВОРЫ

ЗАГОВОРЫ

Глава 1 Боярские заговоры

V. СОГЛАШЕНИЯ, ВОЙНЫ, ЗАГОВОРЫ

БЕЛОГВАРДЕЙСКИЕ ЗАГОВОРЫ

ЗАГОВОРЫ И МЯТЕЖИ

Штормы и заговоры

Заговоры карбонариев

Заговоры против Екатерины II

5. Тайные соглашения и заговоры

Заговоры

Амулеты и заговоры